Рукопись из Арзамаса
"Арзамаса" уже давно не было, а его члены продолжали считать себя арзамасцами. Так в 1820 году Уваров и Батюшков издали брошюру под названием "О греческой антологии". Знаменательным для нас в данной брошюре является ее предисловие:
"Сию рукопись получили мы из Арзамаса следующим образом. За несколько лет пред сим жили там два приятеля, оба любящие страстно литературу. Во время свободное от хозяйственных занятий читали они вместе поэтов древних и новых, и нередко старались им подражать для собственного наслаждения; не для публики, которая их не знала, и о коей они не помышляли. По стечению обстоятельств были они принуждены прекратить дружеские беседы свои; один из них был избран в земские заседатели; другой поступил во внутреннюю стражу, и бумаги их остались в руках Арзамасского трактирщика, от которого мы оные получили. В том числе находилась статья, которую мы решились напечатать. Она, конечно, не может удовлетворить совершенно справедливое требование знатоков: безделки двух беспечных провинциалов могут ли не оскорбить невольно утонченный вкус столицы? Впрочем, передаем их на общий суд без дальнейших объяснений; статья была подписана так:
Ст..... и А.....
"Davus sum non Oedipus"
Ст..... и А..... Это были сокращения арзамасских кличек Старушка (Уваров) и Ахилл (Батюшков). А заключительная фраза является репликой из пьесы римского драматурга Теренция "Андрианна":
"Я - Дав, а не Эдип".
В содержании предисловия содержится несколько намеков, понятных только самим арзамасцам.
Проводы Батюшкова
Во второй половине 1818 года у Батюшкова обнаружились признаки душевного заболевания, и врачи посоветовали ему сменить обстановку и уехать куда-нибудь в теплые края. При содействии своих арзамасских друзей Батюшков получил назначение в русское посольство в Неаполе. 19 ноября 1818 года состоялись проводы поэта в Италию. А. Тургенев в письме к Вяземскому от 20 ноября так описывал это прощание:
"Вчера проводили мы Батюшкова в Италию. Во втором часу, перед обедом, К.Ф. Муравьева (Екатерина Федоровна - тетка поэта) с сыном и племянником, Жуковский, Пушкин, Гнедич, Лунин, барон Шиллинг и я отправились в Царское Село, где ожидал уже нас хороший обед и батарея шампанского. Горевали, пили, смеялись, спорили, горячились, готовы были плакать и опять пили. Пушкин написал impromptu (экспромт), которого посылать нельзя [он не сохранился], и в девять часов вечера усадили своего милого вояжера и с чувством долгой разлуки обняли его и надолго простились".
В здравом рассудке больше они Батюшкова не видели.
П.А. Катенин
В разговоре об "Арзамасе" мне хотелось бы упомянуть и Павла Александровича Катенина, который по своим литературным вкусам никак не мог принадлежать к арзамасцам, ибо вкус у него был старомодный. Родился П.А. в 1792 году в небогатой, но станинной дворянской семье. Летом 1806 года его привезли в Петербург и пристроили на службу в Министерство народного просвещения. Но штатские занятия пришлись ему не по душе, и в 1810 году Катенин вступает в Преображенский полк. Там он сближается с Мариным и другими офицерами, увлекавшимися словесностью. В журналах стали появляться его стихотворения, а их автор стал посещать кружок Оленина. В феврале 1811 года в Петербурге состоялась премьера трагедии Корнеля "Ариадна" в переводе Катенина. Вигель так описывает нашего героя:
"Круглолицый, полнощекий и румяный, как херувим на вербе, этот мальчик вечно кипел, как кофейник на конфорке... У него было странное авторское самолюбие: мне случилось от него самого слышать, что он охотнее простит такому человеку, который назовет его мерзавцем, плутом, нежели тому, который хотя бы по заочности назвал его плохим писателем; за это готов и вступиться с оружием в руках. Если б стал он лучше прислушиваться, то ему пришлось бы драться с целым светом".
Катенин отлично знал французский, немецкий, итальянский языки и латынь; хорошо понимал английский язык и немного греческий. Имел необыкновенную память и слыл у современников живой энциклопедией. Очень хорошо Катенин знал иностранные литературы, как современные, так и древние. Он был вольнодумцем и участником ранних декабристских обществ, но при всем при том вкусы его были старомодными. Нет, он не был беседчиком, но вместе с Грибоедовым он занимал несколько обособленную позицию в литературном процессе.
Известно, что А.С. Пушкин считал любое пристрастие к славянщине крайне предосудительным, кто бы этим не увлекался, но тут был особый случай: у Катенина было чему поучиться. В отличие от баллад Жуковского, в энергичных балладах Катенина поражали нарочитая простота стиха и грубость выражений. Но Пушкин и Катенин еще не были знакомы, и вот как сам Катенин позднее описывал их знакомство:
"Знакомство мое с А.С. Пушкиным началось летом 1817 года. Был я в театре, Семенова играла какую-то трагедию; кресла мои были с правой стороны во втором ряду; в антракте увидел я Гнедича, сидящего в третьем ряду несколько левее середины, и как знакомые люди, мы с ним раскланялись издали. Не дожидаясь маленькой пиесы и проходя мимо меня, остановился он, чтобы познакомить с молодым человеком, шедшим с ним вместе.
"Вы его знаете по таланту, -
сказал он мне, -
это лицейский Пушкин".
Я сказал новому знакомцу, что, к сожалению, послезавтра выступаю в поход, в Москву, куда шли тогда первые батальоны гвардейских полков; Пушкин отвечал, что и он вскоре отъезжает в чужие края; мы пожелали друг другу счастливого пути и разошлись".
Вскоре они смогли снова встретиться, и Пушкин сказал Катенину:
"Я пришел к вам, как Диоген к Антисфену: побей, но выучи".
Но это было не более, чем желанием понравиться собеседнику при первой встрече. В отличие от Диогена, Пушкин и не собирался становиться учеником Катенина, и не следовал его советам даже тогда, когда тот уличал его в явной оплошности, как, например, в известном случае с "Русланом и Людмилой". Но все же Пушкин отдавал ему должное, и в первой главе "Евгения Онегина" он написал:
"Здесь наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый".
А.А. Шаховской и А.С. Пушкин
Склероз проклятый! Совсем забыл сказать, а надо было сделать это еще в самом начале моего обзора, хотя бы несколько слов о Шаховском. Исправляю эту оплошность. Князь Александр Александрович Шаховской происходил из древнего княжеского рода, давно утратившего свои богатства. Он родился в 1777 году в смоленском поместье. С 1784 года он учился в Московском университетском пансионе, в 1793 году переезжает в столицу и поступает сержантом в преображенский полк, в который он был записан еще с десятилетнего возраста. Но денег у князя всегда не хватало, так что светская жизнь оказалась ему не по карману, и он пристрастился к литературным занятиям. Уже в 1795 году ставится первая его пьеса "Женская шутка". Хотя пьеса была весьма слабой и имела у публики очень скромный успех, но имя гвардейца-драматурга быстро оказалось на слуху у всех, и он был принят в свете, причем довольно благосклонно. Веселого и остроумного, правда, слишком тучного и несколько неуклюжего, собеседника стали охотно приглашать на обеды и ужины у знатных особ, и он без чинопочитания принимает эти приглашения.
Вращаясь в свете, Шаховской сблизился с директором императорских театров Александром Львовичем Нарышкиным, по рекомендации которого в 1802 году стал членом репертуарного кабинета. Это было уже серьезно и придавало вес драматургу. В столице Шаховской стал посещать и литературные беседы в доме Оленина. О роли Шаховского в судьбе Озерова я уже писал, так же как и о роли князя в возникновении "Арзамаса". Старые члены общества и помыслить не могли о примирении с Шаховским, постоянно издевались над ним в своих сочинениях, но поздний арзамасец А.С. Пушкин уже не отличался такой непримиримостью в отношении князя. После выхода из лицея круг литературных знакомств Пушкина стремительно расширялся, поэтому не стоит удивляться тому, что вскоре он поладил с заклятым врагом "Арзамаса".
Желание поближе познакомиться было у Пушкина и у Шаховского взаимным. Однажды в конце 1818 года Пушкин попросил Катенина отвезти его к Шаховскому, и тот с согласия хозяина дома выполнил просьбу А.С.
Пушкин слышал отзывы о князе и его внешности, но увиденное поразило его, хотя он сумел ничем не проявить этого удивления. Он увидел перед собой огромного и очень тучного человека, с огромной же, но очень безобразной головой, увенчанной большой лысиной и торчащими по бокам кустиками волос. Еще более удивительной оказалась речь хозяина дома: толстый князь имел очень тонкий и даже писклявый голос; он все время торопился высказать свои мысли и суждения, и его шепелявой скороговорке часто пропадали окончания слов.
За столом старого арзамасского врага Пушкин был непринужден и весел, Шаховский сыпал театральными новостями, и вечер прошел в дружеской обстановке. Катенин так вспоминал об этой встрече:
"Кто-то из их общих знакомых уже прочитал Шаховскому несколько отрывков из поэмы Пушкина ["Руслан и Людмила" - Прим. Ст. Ворчуна.], и князь, страстный любитель Святой Руси, пришел от них в восторг, и также просил меня привести к нему молодого поэта. Радушный прием на первый раз тем приятнее был для гостя, что он за собою знал против Шаховского маленький грешок [Катенин имеет в виду лицейскую острую эпиграмму против Шаховского, которая, однако, осталась неизвестной хозяину дома. - Прим. Ст. Ворчуна.]..."
В санях, когда они уже ехали от Шаховского, Пушкин сказал Катенину:
"Знаете ли, что он [Шаховской] в сущности очень хороший человек? Никогда я не поверю, что он серьезно желал повредить Озерову или кому бы то ни было".
Сближение Пушкина с Шаховским не могло остаться незамеченным его арзамасскими друзьями, но они постарались объяснить это событие несколько своеобразно. Так Вяземский писал С.Д. Полторацкому:
"Пушкину, обожателю актрис и танцовщиц во время оно, нужно было сблизиться с Шаховским, который был кулисным цербером, и у которого эти барыни по вечерам съезжались".
Наверно, Пушкин неплохо проводил такие вечера на "чердаке", как в шутку называли квартиру Шаховского, занимавшую верхний этаж старого дома.
Александр Александрович Шаховской никогда не был женат, но, несмотря на всю свою религиозность он, долгие годы прожил "в грехе" с актрисой Ежовой, которая играла роли болтливых и сварливых старух. Подобные роли были ей не в тягость, ибо она и в жизни была сварливой и болтливой. Для всех оставалось неразрешимой загадкой, как умный князь мог уживаться с такой мегерой. Но это уже не наше дело...
Шаховской в то время полностью господствовал на русской сцене. Известный актер П. Каратыгин так описывал князя:
"Никто из русских авторов больше его в то время не писал театральных пьес... И как, бывало, он любил, чтоб около него на репетициях собирался кружок любопытных зрителей! Нужды нет, кто бы они ни были: хористы, фигуранты, даже хоть плотники или лампщики. Он тогда беспрестанно обертывался и наблюдал, какой эффект производит на них его комедия или драма; он, подобно Мольеру, готов был читать свое сочинение безграмотной кухарке".
Часто репетиции происходили на "чердаке" Шаховского. Такие репетиции, особенно с участием молоденьких воспитанниц театрального училища, привлекали в квартиру князя толпы их поклонников, от корнетов до самого Милорадовича. Наблюдая за репетициями, а особенно за актрисами, почитатели искусства спорили о различных пьесах, оценивали игру актеров и перемывали всем косточки.
(Окончание следует)
