Однажды он выкупал одного околоточного в полной парадной форме, но, протрезвев, заплатил ему за испорченную форму и за "бесчестие".
Как-то зимой он приехал в Кострому на лошадях рано утром, часов в пять, увидел запертые ворота дома и рассвирепел, считая, что "так не встречают хозяина". Тут же, не заходя в дом, он повернул ямщика и помчался обратно в Нижний.
Кое-что от Чернова Горький взял для своего Фомы Гордеева, но только кое-что. Это не портрет.
Наивысшего успеха Чернов достиг в 1896 году, года он играл важную роль в организации Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде, был крупнейшим судовладельцем и диктовал цены на перевозки по всей Волге от Астрахани до Рыбинска.
Но в один прекрасный день, очевидно спьяну, Чернов решил, что он разорён, не сможет оплатить своих обязательств и исчез из Нижнего. Конкурсное управление, назначенное для выяснения состояния дел, вскоре установило, что дела в полном порядке и ни о каком банкротстве не может быть и речи, поэтому дела продолжали идти нормальным ходом, но уже под управлением конкурсной комиссии.
Через три года Гордей Иванович появился в Нижнем, но уже монахом. Оказалось, что он бросил мир с его соблазнами, удалился в Новый Афон, где и постригся. Чернов пожертвовал крупный бриллиант в пользу Нижегородского собора, благословил своего сына и вернулся в Новый Афон, изумив всех родных и знакомых.
Где-то после 1910 года Влас Дорошевич опубликовал в "Русском слове" ряд фельетонов под общим заглавием "Наши торгово-промышленники", среди которых был и очень хороший портрет Чернова. После появления фельетона о Чернове, нижегородская газета "Волгарь" посвятила ему же заметку, заканчивавшуюся вопросом: а что изображал бы из себя Чернов, если бы жил в наше время, - вероятно, он сидел бы в тюрьме за самодурство, или же, в лучшем случае, был бы заперт в сумасшедшем доме?
Иван Гордеевич Чернов прочитал такой отзыв о своём отце и отправился объясняться с редактором "Волгаря", который при виде его изрядно струсил. После короткой и вполне миролюбивой беседы на следующий день в "Волгаре" появился новый фельетон, заканчивающийся словами: да, если бы Чернов жил в наши дни, несомненно, такой человек был бы, по меньшей мере, волжским Наполеоном.
Непременный член губернского присутствия князь Друцкой-Соколинский, который ведал утверждением положения, ещё много времени спустя любил при всяком случае ввернуть иронически в разговор слово "кооптация".
В молодости он служил лоцманом, а когда его зрение ухудшилось, он стал водоливом, то есть старшим, на барже, принадлежавшей уже упоминавшемуся Чернову. Однажды в 1892 году после длительного кутежа Чернов сел на его баржу, проходившую мимо Нижнего, чтобы для протрезвления проехаться до Костромы. Баржа же шла до Рыбинска с грузом зерна из Балакова.
На барже Чернов проявил недовольство медлительностью одного из матросов, которому он отдал какое-то распоряжение, и начал бить его по лицу. Курочкин увидел это, немедленно приблизился к Чернову на своих кривых ножках и закричал:
"Какое ты имеешь право здесь распоряжаться! Хозяин здесь, на ходу, я - водолив, а ты только пассажир. Вон сейчас же в каюту, чтоб на палубе и духу твоего не было, а на первой же пристани я тебя ссажу, и поедешь на пассажирском. Вот когда я сдам в Рыбинске пшеницу, ты волен меня рассчитать, а сейчас не ты, а я здесь хозяин, таков на Волге порядок".Чернов немедленно убрался в свою каюту и был высажен в Кинешме. Даже он не мог нарушать волжские традиции. Через две недели Курочкин явился с отчетом об окончании разгрузки, но Чернов не только не уволил его, но и дал 25 рублей на чай, чтобы исчерпать инцидент.
Более прогрессивно настроенная часть думы полагала, что необходимы перемены, особенно в связи с приближавшимся юбилеем дома Романовых, и выдвигала своим кандидатом директора Кашинской мануфактуры Владимира Алексеевича Шевалдышева, появившегося в Костроме в 1905 году. Шевалдышев до этого жил в Москве, имел юридическое образование (окончил лицей царевича Николая), был женат на сестре совладельца Кашинской мануфактуры Сергея Николаевича Третьякова (будущего министра Временного правительства), и оказался очень неплохим администратором. Его сторонники полагали, что при своей ловкости Шевалдышев в дни юбилейных торжеств сможет выудить у царя какие-либо блага для города.
Оба кандидата, Ботников и Шевалдышев, имели примерно одинаковое количество сторонников, которого не хватало для победы на выборах, так как значительная часть гласных еще не приняла никакого окончательного решения.
В день выборов оба кандидата дали своё согласие и должны были удалиться из зала, где проводилось голосование. Шевалдышев решил увести Ботникова обедать на бульвар, чтобы его присутствие в соседнем зале не оказывало психологического давления на колеблющихся гласных. А сторонники Шевалдышева припасли козырь и в последний момент указали, что так как Ботников одновременно является и членом Государственной думы, то он много времени проводит в Петербурге, следовательно, многие городские дела решаются не им, а его заместителем. Этот довод оказал сильное влияние на колеблющихся, и городским головой был выбран Шевалдышев.
Когда в ресторане посланные представители сообщили об избрании Шевалдышева, то Ботников так расстроился, что даже не поздравил своего соперника. Он тут же уехал к себе домой и не участвовал в последовавшей после выборов закуске, организованной тут же новым головой.