Сорванный вечер
В зале дворянского собрания костромская классическая гимназия по традиции устраивала ежегодный концерт (с последующими танцами) в пользу неимущих оканчивающих гимназистов, на который обычно приглашалась какая-нибудь московская знаменитость. Во втором этаже этого зала были хоры, перекрытые арками, которые на подобных вечерах использовались как отдельные ложи, чем увеличивалась доходность подобных мероприятий.
Постепенно на этих хорах стали собираться "сознательные товарищи". В 1907 году на таком вечере их собралось человек пятьдесят, и в перерыве перед танцами они запели "Марсельезу", а потом и "Смело, товарищи, в ногу!"
На хоры немедленно бросились полицейские и околоточный и стали уговаривать прекратить пение. Применять силу они не решились, так как их было слишком мало, так что пение продолжалось около получаса. Чтобы заглушить это крамольное пение, военный оркестр начал дуть во все инструменты изо всех сил, а барабан использовался так яростно, что он не выдержал и лопнул.
Вечер был сорван, так как многие посетители разъехались по домам, а неимущие гимназисты потерпели от этого убытки. Особых последствий эта выходка не имела, но хоры были закрыты полицией лет на пять с распоряжением впредь никого туда не пускать. Когда хоры были вновь открыты, туда стали пускать только тех, кто имел билеты на места в арках.
Лекция Пуришкевича
В 1911 году в зале дворянского собрания одну лекцию прочёл известный член Государственной думы Пуришкевич. Послушать такого знаменитого человека собралось огромное количество самой разнообразной публики. Оратор очень удивил всех присутствующих тем, что подверг очень резкой критике правительство, обвиняя его в неспособности, недальновидности и полном отсутствии планов. Доставалось и тем, кто был левее Пуришкевича, но большая часть его критики была направлена всё же против правительства.
От черносотенца Пуришкевича подобных речей никто не ожидал. Сидевший во втором ряду жандармский полковник Бабушкин только отдувался да вытирал лоб платком, но прервать выступление члена Государственной думы, да ещё с такой репутацией, не решился, опасаясь вызвать крупный скандал.
После окончания этой речи выскочил председатель местной организации Союза русского народа лавочник Русин и запел вполне благонамеренное "Спаси, Господи, люди твоя". Пение подхватили многочисленные батюшки, уже подтянувшиеся в зал по инициативе архиерея, и всё закончилось дружным пением "Боже, царя храни".
Жандармский полковник Бабушкин совершенно успокоился...
Нарушения этикета
В 1913 году в Костроме праздновалось 300-летие дома Романовых. При этом произошло несколько нарушений этикета, которых при подобных торжествах ранее не случалось.
Когда Александра Фёдоровна посещала Богоявленский монастырь, к ней из толпы бросилась одна женщина и подала какое-то прошение, что по существовавшему порядку делать не полагалось. Положение спас подоспевший адъютант, принявший прошение, но судьба этого прошения осталась неизвестной.
При открытии романовского музея императрица не соизволила подняться на второй этаж, а сидела в кресле внизу, ожидая возвращения мужа. В соседней комнате в это время находился учитель Студицкий, который решил занять скучающую царицу, подошёл к ней и, отрекомендовавшись, подал ей руку. Тут к нему подскочил какой-то придворный генерал и без лишних разговоров быстро водворил его на прежнее место.
Перед открытием памятника около собора были выстроены войска, которые должен был сначала обойти командующий Московским военным округом Плеве. Затем Плеве должен был встретить военного министра Сухомлинова и отрапортовать ему. Но Плеве опоздал, Сухомлинов приехал раньше его, что и поставил Плеве на вид.
Аналогичный случай произошёл и при встрече царя на пристани, куда Председатель Совета министров Коковцев пожаловал раньше министра внутренних дел Маклакова. Получив замечание, Маклаков громко ответил:
"Я всё же не опоздал, так как царя ещё нет".
Затем последовал более тихий обмен любезностями между ними.
Последние бурлаки
До 1905 года на Волге ещё можно было встретить бурлаков, которых использовали для перетаскивания барж на расстояния до десяти вёрст, так как нанимать пароход на такой короткий рейс было очень невыгодно. Но это уже были не те бурлаки-специалисты, которых писал Репин, а грузчики с пристаней или вообще случайные люди. Позднее бурлаки совершенно исчезли.
Толстовец
Павел Иванович Бирюков был толстовцем, но жил постоянно в Швейцарии, где вместе с семьёй занимался возделыванием огорода и продажей овощей на местном рынке, куда он, к великой радости туристов и швейцарцев, отправлялся одетым в белорусскую рубашку и на босу ногу.
Когда он приезжал в Кострому, то оправлялся в коляске, запряжённой парой хороших лошадей, с кучером на козлах, в именье Ивановское Костромского уезда по кинешемскому тракту. Это имение принадлежало ему вместе с его братом Сергеем Ивановичем. Несмотря на своё толстовство, Павел Иванович исправно получал причитающуюся ему часть доходов с имения. В своём имении он, уподобляясь Толстому, тоже ходил на босу ногу.
"Щедрый" дар
В самом начале Русиной улицы стоял старинный дворянский дом с пристроенными к нему с двух сторон флигелями, принадлежавший Жукову, который в нём не жил, а сдавал его под гостиницу под названием "Старый двор". В первом этаже помещался ренсковый погреб Сапожникова, а другие помещения первого этажа, также как и флигели, сдавались под торговые помещения.
Однажды этот Жуков явился к городскому голове и предложил пожертвовать этот дом в пользу города, но с условием, что ему ежегодно будет выплачиваться определённая сумма, две или три тысячи рублей. Отцы города долго думали, но всё же решили принять этот дар из тех соображений, что Жуков был уже человеком довольно пожилым, долго не проживёт, лет десять, не больше, а дом-то довольно доходный.
Однако Жуков обманул все расчёты, так как прожил он долго и аккуратно ежегодно приезжал за своими деньгами. Так продолжалось до самой национализации этого дома в 1918 году. Город, правда, от этой операции ничего не потерял, но и доходу было очень мало.
Гуляния
Зимой и летом костромичи любили гулять по Русиной улице от церкви Воскресения на Площадке до Богословского переулка. Зимой гуляния продолжались примерно с пяти часов вечера до семи, а летом, естественно, намного дольше. Летом при большом скоплении народа, особенно в жару, на бульваре поднималась пыль, так как никакой поливки не было. Несколько раз в неделю на бульваре играл оркестр военной музыки под управлением капельмейстера Виноградова. У задней стены городской управы для оркестра была сделана деревянная раковина.
(Продолжение следует)
