Анастасия Дмитриевна Офросимова
В начале XIX века в Москве одним из самых модных был магазин мадам Обер-Шальме, которую старые москвичи прозвали Обер-Шельмой. В этом магазине дамы оставляли огромные суммы, тратя их на свои наряды. Оставляемых там за один раз денег, как писал С.П. Жихарев в своем "Дневнике студента"
"достаточно было бы на годовое продовольствие иному семейству".
П. Бартенев писал о ней позднее:
"В 1812 году эта обирательница русских дам заведывала столом Наполеона и не нашла ничего лучше, как устроить кухню в Архангельском соборе. Она последовала за останками великой армии и погибла с нею. Elle a ete cosaquee, как тогда говорили (т.е. была убита казаками)".
В "Войне и мире" Л.Н. Толстого есть эпизод, когда Марья Дмитриевна Ахросимова везет Наташу к "Обер-Шальме", а прототипом этой дамы послужила реально существовавшая москвичка Анастасия Дмитриевна Офросимова, о которой упоминает, в частности, в своих дневниках и С.П. Жихарев.
Анастасия Дмитриевна Офросимова
Скажем несколько слов и об упомянутой выше госпоже Офросимовой. Анастасия Дмитриевна Офросимова (рожд. Лобкова) славилась на всю Москву резкостью своего языка и манер. П.А. Вяземский писал, что она
"была долго в старые годы воеводою в Мосве, чем-то вроде Марфы-посадницы, но без малейших оттенков республиканизма. В московском обществе имела она силу и власть...
Она была судом, пред которым докладывались житейские дела, тяжбы, экстренные случаи".
По словам Д.Н. Свербеева, она
"обращалась нахально со всеми членами высшего московского и петербургского общества".
Своих детей эта дама держала "в страхе Божьем", а ее муж
"которого она, как сама признавалась, тайно похитила из отцовского дома к венцу", -
боевой генерал времен Потемкина, был у нее в полном подчинении.
А.С. Грибоедов в своей комедии "Горе от ума" вывел ее под видом госпожи Хлестовой, но передать все великолепие нашей героини так и не сумел.
Русский Езоп
Граф Д.И. Хвостов однажды в разговоре с главнокомандующим Александром Александровичем Беклешовым очень негодовал на то, что Ив. Ив. Дмитриеву присвоили в Москве название русского Лафонтена. Чтобы утешить графа, Беклешев сказал ему:
"Ну, так что ж? Пусть Дмитриев будет нашим Лафонтеном, а ты - нашим Езопом".
Сила графа Орлова
В своей оде "Афинейскому витязю" Г.Р. Державин восхвалял графа А.Г. Орлова:
"Я зрел, как жилистой рукой
Он шесть коней на ипподроме
Вмиг осаждал в бегу: как в громе
Он, колесницы с гор бедрой
Своей препнув склоненье,
Минерву удержал в паденье".
Позднее Державин написал следующие пояснения к этой оде:
"Граф Орлов мог удерживать шесть лошадей, скачущих во весь опор в колеснице, схватя оную за колесо...
Гр. Орлов спас императрицу Екатерину от неизбежной смерти, когда в Царском Селе на устроенных деревянных высоких горах катилась она в колеснице и выпрыгнуло из колеи медное колесо: граф, стоя на запятках на всем раскате, спустя одну ногу на сторону, куда упадала колесница, а рукой ухватясь за перилы, удержал от падения оную".
Слово "воксал"
первоначально означало название увеселительного сада. Первый такой сад был устроен в середине XVIII века в Лондоне французом по фамилии Во (Vaux-Hall). В нем устраивались вечерние гулянья для высшего лондонского общества с театральными представлениями, иллюминацией, фейерверками, фонтанами и прочим.
Скоро такие "воксалы" распространились по всей Европе, включая Россию, и стали обычными местами развлечения также и для средних классов. В Москве в начале XIX века был популярен "воксал", устроенный содержателем Петровского театра Маддоксом, а само слово "воксал" в это время стало также и синонимом гулянья. Ну а когда появились железнодорожные станции...
На заре воздухоплавания
Штаб-лекарь И.Г. Кашинский в 1805 году совершил в Москве несколько полетов на воздушном шаре. 18 августа в "Московских ведомостях" было объявлено, что
"в саду, называемым Нескучным, что близ Калужской заставы, спущен будет (ежели только не воспрепятствует дурная погода) большой аэростатический шар, иллюминованный и с фейерверком".
Полеты состоялись также 30 августа, 6 и 13 сентября. 16 сентября в "Московских ведомостях" появилось следующее объявление нашего воздухоплавателя о предстоящем 24 сентября полете:
"Поднявшись в 5 ч. по полудни на весьма великую высоту в воздух, сделает опыт с парашютом и, по отделении оного от шара, поднимется еще гораздо выше для испытания атмосферы. Первый сей опыт русского воздухоплавания многих стоит трудов и издержек; а посему льстит себя надеждою, что знатные и просвещенные патриоты, покровительствующие иностранцам в сем искусстве, благоволят предпочесть сородича и ободрить его своим присутствием для поощрения к дальнейшим полезным предприятиям".
Публику эти полеты весьма привлекали. Недаром 24 сентября и 1 октября в Петровском театре отменялись спектакли в связи с полетами, но 1 ноября Кашинский сообщил в той же газете, что его опыты не были материально поддержаны, и он возвращается к своей основной специальности.
Следует заметить, что полетам бравого штаб-лекаря предшествовали в Москве и Петербурге полеты француза Гарнерена, о которых в "Журнале различных предметов словесности" писалось в том же 1805 году:
"Разве мы не видели Гарнерена, с беспримерным бесстыдством обманувшего московскую публику, объявляя о молниеносном воздушном явлении, вместо которого пустил бездельный шарик с несколькими петардами на произвол ветров? Не беспрестанно ли они нас дерзостно морочат сделанными будто бы ими опытами о электрической силе и о галванисме?"
Экспромты перед полетом
Рассказывали, что в Петербурге с Гарнереном летал генерал Сергей Лаврентьевич Львов (1742-1812), бывший некогда фаворитом князя Потемкина и слывший большим остряком. В полет его напутствовал другой остряк Александр Семенович Хвостов (1753-1820), литератор, которого не надо путать с известным графоманом графом Дмитрием Ивановичем Хвостовым (1757-1835).
Александр Семенович перед полетом экспромтом произнес:
"Генерал Львов
Летит до облаков
Просить богов
О заплате долгов".
На что генерал, садясь в гондолу, немедленно ответил:
"Хвосты есть у лисиц,
Хвосты есть у волков,
Хвосты есть у кнутов -
Берегись Хвостов!"
