В 1931 и 1932 годах в Сибуре у Сергея Прокофьева почти каждую неделю собиралась компания для игры в бридж. Там бывали Алехин, Жак Феврие, Пуленк, некая дама, очень хорошо игравшая. Обычно вечер проходил за игрой. Но если Пуленк приезжал к Прокофьеву рано, то они на скорую руку закусывали чем-нибудь холодным и играли в четыре руки.
Прокофьев великолепно говорил и очень хорошо писал по-французски. Перечитывая его письма, ни по стилю, ни по орфографии нельзя подумать, что это писал русский.
Он [Прокофьев] не проявлял склонности к литературе [французской], это был прежде всего музыкант. Он никогда не говорил со мной (Пуленком) о поэтах [французских], а между тем он знал, что я знаком со всеми поэтами. Его интересовала только музыка, я даже осмелюсь сказать -
его музыка .
В 1942 году в Рио-де-Жанейро полковник де Базиль поставил балет Прокофьева "Блудный сын" в декорациях Жоржа Руо. Прокофьев не только не одобрял этот спектакль, но был от него в ужасе. Он хотел бы для "Блудного сына" чего-то более русского. Ему больше нравились Гончарова и Ларионов, которые оформили его "Шута".
Его [Прокофьева] интересовала живопись Пикассо. Мы все [композиторы и художники] общались, и поэтому было естественно, что Матисс написал его портрет, как Пикассо написал мой (Пуленка). Он был очень доволен этим портретом и находил его отличным, но он не испытывал склонности к живописи Матисса и стилю Матисса.
Прокофьева не интересовала Венская школа музыки. Ему это было любопытно, но не более... Кто его интересовал больше других - так это Стравинский. Он сам был по преимуществу тонален, и музыка Великого Игоря в то время [двадцатые годы XX века], несмотря на его гармонические дерзости, была еще совершенно тональна, поэтому, в сущности, до известной степени оба говорили на одном и том же языке, несмотря на то, что музыка одного из них была антиподом музыки другого.
Игра Прокофьева! Рука вплотную к клавиатуре, необыкновенно сильная, твердая кисть, дивное стаккато. Он очень редко применял удар сверху, он был не из тех пианистов, которые как будто бросаются с пятого этажа, чтобы извлечь звук. У него была рука, мощная и гибкая, как сталь, которая давала ему возможность при игре "от клавиатуры" достигать звучности редкой силы и наполненности, и потом ... темп он не менял никогда.
Пуленк вспоминал о совместных репетициях с Прокофьевым:
"Пятый концерт Прокофьева мы репетировали в зале Гаво. Это было в июне, мы начинали, сняв пиджаки, в рубашках... затем снимали рубашки... и в конце концов оказывались голыми до пояса... Ритм Прокофьева - ритм неумолимый, и, случалось,
в Пятом концерте, там есть очень трудные пассажи, я говорил Сержу:
"Ну, здесь весь оркестр, я делаю все, что могу".
Он мне отвечал:
"Мне все равно, только не замедляйте движение..."
