Уважаемые читатели!
Перед вами последний выпуск анекдотов и острот, которые я извлек из трудов Зигмунда Фрейда. Если я сумею еще отыскать в трудах этого остроумного человека какие-нибудь анекдоты или остроты, то я предоставлю их вашему вниманию, но боюсь, что это случится не очень скоро. А пока...
Детская пьеса
Десятилетний мальчик и двенадцатилетняя девочка, брат и сестра, разыгрывают перед взрослой аудиторией состоящей, в основном, из их дядей и теток, сочиненную ими самими пьеску. Сцена изображает хижину на морском берегу. В первом акте артисты, бедный рыбак и его бойкая жена, жалуются на тяжелое время и плохие барыши. Муж решает уехать на своей лодке в далекое море, чтобы поискать богатства в другом месте. После нежного прощания супругов занавес падает. Второй акт изображает действие несколько лет спустя. Рыбак, став богатым человеком, вернулся с тугой мошной и рассказывает жене, которую он застает ожидающей его перед хижиной, о том, как повезло ему на чужбине. Жена гордо перебивает его:
"А я в это время тоже не ленилась!"
С этими словами она открывает ему хижину, в которой видны лежащие на полу двенадцать больших кукол, изображающих детей:
В этом месте бурный смех зрителей прервал артистов, которые не могли понять причин этого смеха.
[Но, напоминаю, это было в конце XIX века.]
Гувернантка
К маленькой девочке в качестве гувернантки была нанята "француженка", которая, однако, не понравилась девочке. Как только приглашенная француженка ушла из комнаты, девочка начала вслух критиковать ее:
"Тоже француженка! Быть может, она называется так потому, что она когда-нибудь лежала возле француза!"
Фразы из журнала Schmock:
"Битвы, в которых русские оставались то в дураках, то в умниках".
"Во мне уже рано пробудился Пегас".
"Клио, медуза истории".
Селедка
Вопрос:
"Что висит на стене и обо что можно вытереть руки?"
Ответ:
"Селедка".
Возражение:
"Но помилуйте, ведь селедка не висит на стене!"
Ответ:
"Но вы же можете повесить ее на стену".
Вопрос:
"А кто же станет вытирать руки о селедку?"
Ответ:
"Вас никто и не заставляет этого делать".
Марк Твен рассказывал
случай из жизни своего брата, который был служащим на постройке железных дорог. Однажды вследствие преждевременного взрыва мины он взлетел на воздух и упал довольно далеко от места своей работы. После этого случая у брата был удержан полудневный заработок за то, что он отлучился со службы,
Однажды брат Марка Твена
построил себе подземную квартиру. Он перенес в нее кровать, стол и лампу, а крышей ему послужил большой, но продырявленный посредине, кусок парусины. В первую же ночь через дыру в крыше свалилась корова и потушила лампу. Брат терпеливо помог вытащить животное наверх и привел все в порядок. Он поступил точно также и на следующую ночь, и так далее каждую ночь. В сорок шестую ночь, когда вниз опять упала корова, брат заметил:
"Дело начинает приобретать однообразный характер".
Профессор анатомии
после лекции о носовой полости спрашивает, все ли было понятно слушателям, и, получив утвердительный ответ, продолжает:
"Сомневаюсь, потому что даже в городе с миллионным населением людей, понимающих анатомию носовой полости, можно сосчитать по одному пальцу , простите, по пальцам одной руки".
Один психоаналитик
на вопрос, что он делает со своими пациентами во время приема, ответил, пожимая плечами: он налагает на них штраф в столько-то крон за их шалости.
Когда Зигмунд Фрейд
только начинал свою врачебную практику, доктор Хробек рассказал ему о женщине, страдавшей припадками страха. Несмотря на восемнадцатилетнее замужество, она была еще девственна, так как ее муж был полным импотентом. Единственным рецептом, который мог вылечить бедняжку, по мнению доктора Хробека был следующий:
"Rp. Penis normalis
Dosim
Repetatur!"
Но, к сожалению, медицина XIX века не могла его прописать.
Бернард Шоу однажды
зло заметил, что быть влюбленным, значит неподобающим образом переоценивать разницу между одной женщиной и другой.
Один из знакомых Фрейда
господин Ледерер познакомился в Венеции с одним соотечественником. Когда он представлял нового знакомого жене, то выяснилось, что он позабыл его фамилию, и пришлось ограничиться невразумительным бормотанием. Когда он снова встретился в Венеции со своим новым знакомым, он со смущением признался, что позабыл его фамилию и попросил его назвать себя. Ответ собеседника свидетельствовал о его хорошем знании людей:
"Охотно верю, что вы не запомнили моей фамилии. Я зовусь так же, как вы, Ледерер!"
