Горький о Шаляпине
Однажды Горький в компании слушал пластинку Шаляпина, на которой была "Дубинушка". Он слушал сосредоточенно и задумчиво, как будто что-то вспоминал, а потом покачал головой и сказал:
"Чудесно!.. Никто другой так бы не спел. А все-таки, когда он поет:
"Разовьем мы березку,
Разовьем мы кудряву" -
то это уже из девичьей песни, а не из бурлацкой. Я говорил Федору - помилуй, что такое ты поешь, - а он только посмеивается: что же, мол, делать, если слов не хватает?"
Л. Андреев о Горьком
В годы советской власти было очень много написано о Горьком. Но вразрез с большинством этих высказываний идут слова Леонида Андреева, которые он однажды написал в письме к Горькому:
"Ты никогда не позволял и не позволяешь быть с тобою откровенным".
Так мог написать лишь человек очень хорошо и близко знавший Горького.
Горький, естественно, обиделся.
Горький о захвате власти
Лето 1905 года. Горький в Ялте беседует с одним петербургским профессором либерально-радикального толка о революционной ситуации в стране. Профессор спрашивает:
"Любопытно, как вы себе представляете самый момент переворота, захвата власти?"
Горький коротко отвечает:
"Что ж, займем Арсенал, возьмем Главный Штаб, телеграф, Государственный банк".
Беседа Горькому уже надоела, и он вышел из комнаты. Профессор развел руками и растерянно сказал:
"Однако, как наивно и несложно представляет наш дорогой Алексей Максимович пути истории!"
Однако уже в 1905 году Горький и большевики хорошо представляли себе эти пути, в отличие от других партий.
Как Чарушин стал писателем
Чарушин был хорошим художником и иллюстратором. Он ходил по редакциям и приставал ко всем с просьбами сделать подписи к его рисункам. Как-то ему сказали (кто - осталось неизвестным):
"Ведь вы же прекрасно рассказываете. Попробуйте писать".
Он попробовал. Вначале написал "Волчишку", потом чудесные "Семь рассказов"... Так появился прекрасный детский (и не только) писатель.
Известно, что Михаил Светлов очень любил выпить, и с этим его пристрастием связана масса забавных случаев, которые потом стали анекдотами. Вот два из них.
Светлов и его сосуды
Друзья Светлова не только часто выпивали с ним, но многие переживали за его здоровье и часто говорили ему:
"Миша! Бросай пить. Это же вредно для здоровья".
Он изумленно спрашивал:
"Почему вредно? Коньяк, ведь, например, расширяет сосуды".
А на возражение:
"Не забывай, Миша, что они потом сужаются", -
он весело отвечал:
"А я им не даю".
Светлов о водке
Как-то к Светлову пришел один начинающий поэт, а бутылку с собой захватить он не догадался. Мэтр встретил его недоуменным взглядом и холодно отвернулся. Случившийся тут литератор просветил молодого поэта о причине неприязненной встречи, и тот помчался в магазин. Через некоторое время он вернулся, держа в руках две бутылки водки, и стал извиняться, что он не достал хорошей водки. Светлов, уже значительно подобревший, наставительно сказал ему:
"Запомните, молодой человек! Водка не может быть плохой! Водка бывает только или хорошая, или очень хорошая!"
Пастернак и Федин
Константин Федин, возвращая Борису Пастернаку рукопись романа "Доктор Живаго", сказал:
"У тебя все написано сумасшедшим языком. Что же, Россия, по-твоему, сумасшедший дом?"
Пастернак обиженно ответил:
"У тебя все написано бездарным языком. Что же, Россия - бездарность?"
Пастернак и критик
Пастернак как-то раз смущенно рассказал о нелепом случае, произошедшим с ним однажды вечером. В сумерках он встретил на дорожке какого-то человека, оказавшимся известным, но бесчестным критиком, и обнял его, приняв за своего знакомого. Закончил рассказ Пастернак словами:
"Потом я перед ним, конечно, извинился за то, что поздоровался по ошибке".
Стена экспромтов на Таганке
Когда театр на Таганке только что был организован, его посетила тогдашний министр культуры Е.А.Фурцева с группой сопровождения. Ю.П.Любимов показывал гостям свой театр и ввел их в только что отремонтированный кабинет. Показав рукой на только что отштукатуренные стены, он сказал:
"А здесь мы попросим расписываться известных людей".
Фурцева, разрумянившаяся от недавно выпитого шампанского, захлопала в ладоши и обратилась к Андрею Вознесенскому:
"Ну, поэт, начните! Напишите нам экспромт!"
Вознесенский взял толстенный фломастер, поданный кем-то, и написал поперек стены:
"Все богини - как поганки
перед бабами
с Таганки!"
У Любимова в глазах вспыхнули искры, а Фурцева молчаливо передернулась и возмущенно удалилась. Вознесенский утверждает, что надпись потом пытались смыть губкой, Любимов говорит, что он не позволил этого сделать. Во всяком случае, надпись все еще существует.
Реформа в литературе по Борису Слуцкому
На какой-то встрече советских литераторов Борис Слуцкий предложил ввести для всех писателей форму, звания и знаки отличия для каждого литературного жанра. Самым высоким званием должно было стать маршал литературы. Идея понравилась, присутствующие ее подхватили и стали засыпать Слуцкого вопросами, на которые тот отвечал мгновенно.
Вопрос: "Какое первое офицерское звание и когда его присваивать?"
Ответ: "Только с вступлением в Союз (Писателей) - лейтенант прозы, лейтенант поэзии и так далее".
Вопрос: "Может ли лейтенант критики критиковать подполковника прозы?"
Ответ: "Ни в коем случае! Только восхвалять! Звания вводятся для неуклонного проведения в литературе четкой субординации".
Вопрос: "Как быть с поручиками Лермонтовым и Толстым?"
Ответ: "Присвоить звание маршалов, посмертно".
