Паштет от Растопчина
В 1805 году на следующий день после именин Авдотьи Селиверстовны Небольсиной граф Растопчин прислал ей в подарок огромный пакет с нежным паштетом. Пакет за минуту до обеда доставил ей московский полицмейстер Брок и поставил его перед хозяйкой. Хозяйка была в восторге от любезности графа, и после горячего попросила Брока вскрыть пакет. Из него показалась безобразная голова известного московского карла Миши, а потом вышел и он сам, держа в руках настоящий паштет и букет живых незабудок.
Демидов и Черемисинов
В начале XIX века в Москве выступала итальянская певица Маджоретти. Она была уже не очень молода и некрасива, а зубы были просто ужасны. Но голос ее был все еще восхитителен. На ее выступлении в соседних креслах оказались Демидов и Черемисинов. Оба были известны в Москве как повесы, хотя молодыми их уже было назвать трудно. Демидов был в восторге от выступления певицы и изъявлял свой восторг исключительно с помощью выкрикивания гласных звуков русского алфавита:
"А! Э! О! И! У!"
Черемисинову это надоело, и он обратился к своему соседу:
"Да чем вы восхищаетесь? Посмотрите: что за рот, какие зубы!"
Демидов ответил:
"Милостивый государь! Это ваше дело. А мне ей в зубы смотреть незачем: она не продажная лошадь".
Дело в том, что Черемисинов когда-то продал лошадь с поддельными зубами. Эта история получила огласку, и вот через много лет она аукнулась злодею: Москва лихо помнит.
Слово за слово, началась ссора, и дошло уже до вызова на дуэль, но оказавшийся поблизости полицмейстер А.А.Волков сумел вначале успокоить противников, а затем и примирить их.
Об актрисе Михайловой
Во второй половине XVIII века в императорском театре славилась актриса Авдотья Михайловна Михайлова, которая еле-еле умела читать, а писать и вовсе не умела. Приходилось все роли начитывать ей вслух. Интересен сохранившийся отзыв о ней театрального суфлера:
"У, Господи, Боже мой! Что за буря! Суфлировать не поспеваешь, забываешься. Рвет и мечет, так и бросает в лихорадку. А сойдет со сцены - дура-дурой! "
Гордость актера Филидора
Во времена императрицы Екатерины в императорском театре пользовался большим успехом французский актер Филидор. Как-то после представления "Танкреда" к нему подошла одна богатая и знатная дама, наговорила ему множество вежливых и восхищенных слов и просила принять от нее за доставленное удовольствие золотую табакерку со вложенными ста империалами. Филидор табакерку принял и поблагодарил даму, но от денег он решительно отказался, сказав, что актер, имеющий счастье принадлежать театру Великой Екатерины, в деньгах нужды иметь не может, и всякая сумма, приобретенная в России мимо высочайших щедрот, для него предосудительна. Разумеется, императрица узнала об этой истории уже на следующий день, если не в тот же, и при первом удобном случае гордый Танкред получил двойное вознаграждение.
Поручик и барышня
Поручик Сементовский однажды на московской улице встретил какую-то барышню (это все в конце XVIII века). Она ему очень понравилась, он хотел сразу же увезти ее с собой, но дело сорвалось. Начальство узнало об этой проделке, поручика арестовали и состоялся следующий допрос, который я и воспроизведу.
Вопрос: "Что побудило вас к этому насилию?"
Поручик: "Понравилась".
Вопрос: "Знаете ли вы коротко эту женщину?"
Поручик: "Вовсе не знаю".
Вопрос: "Как зовут ее?"
Поручик: "Не знаю".
Вопрос: "Где и у кого живет она?"
Поручик: "Не знаю".
Вопрос: "Какое было ваше намерение?"
Поручик: "Жениться".
Вопрос: "Как же вы хотели жениться, если ее совсем не знаете?"
Поручик: "Я узнал бы после".
Вопрос: "Но она не хотела ехать с вами".
Поручик: "Что мне за дело до ее хотенья, у меня своя воля!"
Вот такие простые были тогда поручики! Отсидел он под арестом шесть недель, напрочь забыл о своей красавице и вышел на волю, как тогда говорили в Москве, как встрепанный. Случай этот стал настолько известен, что цыгане тотчас же сложили про нее песню и долго с успехом ее исполняли.
Неловкое предложение
Был в Москве помещик Ивантеев, довольно образованный и очень добрый человек средних лет, который знал пару языков, писал плохие стихи и возился с какими-то музыкантами. В своей речи он часто к месту и не к месту употреблял словечко
катавасия. И вот этот помещик влюбился в небогатую, но милую и умную девушку, Катеньку Боровикову, которая с малых лет воспитывалась у Натальи Матвеевны Вердеревской. Влюбился и сделал ей предложение, но только форма этого предложения вызвала у окружающих большое веселье. Он прислал Катеньке в ее день рождения огромный и нелепый букет цветов, а с ним и объяснение в любви с формальным предложением руки и сердца. Это объяснение было написано в стихах и казалось всем очень напыщенным и уморительным. Катя отдала все своей воспитательнице, которая прочитала стихи, не очень поняла их смысл и сказала:
"Кажется, сватается. Если не противен тебе, то я не препятствую: не век же сидеть в девках".
Катенька с живостью отвечала:
"Конечно, maman, им пренебрегать не должно, о нем отзываются хорошо, но ведь он мне лично никогда ни слова не говорил. А если положиться на эти глупые стихи и вонючий букет, то может выйти катавасия".
Известный московский зубоскал Мневский услышал этот разговор, подцепил словечко и экспромтом сочинил следующие куплеты:
"Вот Кате пленительной
Осьмнадцать уж лет;
Такой восхитительной
Другой в Москве нет.
Помещик значительный
Вдруг шлет ей букет,
И в нем объяснительный
Запрятан куплет.
Куплет уморительный,
Любовный привет!
Он ждет утвердительный
От Кати ответ.
Но Катя в претензии:
"В стихах смысла нет!"
Из чахлой гортензии
И самый букет.
Пусть автор с талантами,
Как все говорят:
Всегда с музыкантами
И аристократ;
Но мне из согласия
Всех этих даров,
Видна к а т а в а с и я
Под формой цветов!"
Эти куплеты стали пользоваться большой популярностью, исполнялись во многих домах и дошли, наконец, до Ивантеева. Он очень рассердился и угрожал Мневскому, но до дуэли дело не дошло, а свадьба состоялась.
Художник Трофим Федорович Дурнов
(1760-1833) был крепостным графа Воронцова, долго учился в Академии художеств, за успехи в живописи был отпущен графом на волю и женился на своей натурщице. Так вот, этот самый Дурнов, был жутким бахвалом. Он утверждал, что
"Рубенс - мазилка, а Карраччи в ученики ему не годится".
Его осмелились спросить:
"А что вы скажете о Рафаэле?"
С важной миной знатока Дурнов отвечал:
"Ну, Рафаэль, конечно, живописец хороший. Иной раз пишет хоть бы и нашему брату!"
Дурнов в рот не брал спиртного и был примерным отцом семейства.
Комплименты в начале XIX века
Чиновник Иван Кузьмич Киселев (однофамилец, но не родственник) имел рост выше двух метров, был очень добрым человеком, но прославился своими нелепыми комплиментами. На одном из балов он сделал сразу же несколько таких шедевров.
Одна очень полная дама стала жаловаться на жару и духоту, на что он ей сказал:
"Вам жарко, а каково же мне? Вы согреваетесь одним солнцем, а я двумя!"
Другой полной даме, заявившей, что она устала и не может больше танцевать, он умильно возразил:
"Не верю: сильфиды уставать не могут!"
Все это тут же становилось широко известно всем присутствующим. Наконец, он подсел к княжне Е.И.Гагариной, у которой были прекрасные волосы, длинные, густые и вьющиеся, и стал восхищаться цветом ее лица, расхваливая его белизну, нежность и т.д. Та молчала и улыбалась до тех пор, пока он не произнес:
"Вы точно лилия, окруженная золотым, лучезарным сиянием!"
Тут княжна не выдержала и со словами:
"Ах, Иван Кузьмич! Не можете представить себе, как вы нам всем надоели!" -
ушла от докучливого кавалера.
