Зарисовки 17-го года. После февраля. Вып. 3. Вокруг Корнилова


Ворчалка № 343 от 23.10.2005 г.


За версию о том, что Корнилов двинулся на Петроград по меньшей мере с ведома Керенского говорит телеграмма начальника штаба Корнилова генерала Лукомского, который мотивировал свой отказ заместить отрешённого от должности Корнилова на посту Верховного главнокомандующего тем, что генерал Корнилов принял окончательное решение идти на Петроград с ведома Савинкова, а тем самым и с одобрения Временного правительства.

Генерал Алексеев также утверждал, что

"участие Керенского в заговоре бесспорно, что оно доказывается вызовом 3-го корпуса в Петроград, действиями и словами Савинкова и поведением Филоненко в ставке".
(Максимилиан Максимилианович Филоненко был комиссар-верхом Временного правительства.)



В том же духе об участии в заговоре против Совета Керенского и Савинкова говорил и князь Трубецкой, вспоминая о своем разговоре с Корниловым 26-го августа. На вопрос Трубецкого, который был представителем Временного правительства в Ставке, почему Корнилов настаивает на участии в будущем правительстве "сильной власти" Керенского и Савинкова, главнокомандующий дал вполне определённый ответ:
"Новая власть в силу обстоятельств должна будет прибегнуть к крутым мерам. Я бы желал, чтобы они были наименее крутыми; кроме того, демократия должна знать, что она не лишится своих любимых вождей и наиболее ценных завоеваний".



Незадолго до похода на Петроград Корнилов говорил Савинкову:
"Передайте Александру Фёдоровичу, что я его буду всемерно поддерживать, так как это надо для отечества".



По мнению Степуна, никакого заговора Корнилова против Керенского не было. Началось всё со сговора между Корниловым и Савинковым, как представителем Керенского. Из-за недоверия между министром-председателем и Главковерхом сговор начал быстро запутываться и разрастаться в целую цепь недоразумений. Сюда вливались и провокационные силы. Лишь в самую последнюю минуту изначальный сговор между никогда до конца не доверявшими друг другу союзниками превратился как бы в заговор соперников. Вот тогда-то трагическое недоразумение между Главковерхом и министром-председателем достигло таких пределов, что Керенский не мог не отрешить "мятежного" генерала от должности, а Корнилову ничего не оставалось, как ответить на это вероломство восстанием.



К слову, центрально-исполнительный комитет совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Савинков презрительно называл
"советом рачьих, собачьих и курячьих депутатов".



В начале августа Корнилов составил так называемую "докладную записку", в которой в довольно ультимативной форме излагал свою политическую программу и намечал свои мероприятия. Савинков и Филоненко уговорили Корнилова смягчить тон записки и изъять наиболее резкие выражения. Вторая редакция записки Корнилова была уже также подписана Савинковым и Филоненко. Программа Корнилова, за исключением вопроса о милитаризации железных дорог и заводов, вполне совпадала с планами Временного правительства. Однако Керенский упорно уклонялся от изучения "записки" и обсуждения её Временным правительством. Это вместо того, чтобы самому сделать шаги для сближения с Корниловым.



Такой саботаж Керенским планов Корнилова настолько возмутил Савинкова, что он подал в отставку. Которая и была Керенским принята. Комиссар Северного фронта Станкевич и другие друзья Савинкова уговорили Керенского вернуть Савинкова на его пост заведующего военным министерством.



После возвращения Савинков решил организовать приезд Корнилова в Петроград в целях прямого воздействия на Керенского. Корнилов долго колебался, но в конце концов согласился приехать в Петроград.

В это же время Керенский без уведомления Савинкова послал в Ставку телеграмму, что Временное правительство Верховного главнокомандующего не вызывало и, ввиду стратегической обстановки, слагает с себя всякую ответственность за оставление Главковерхом фронта.



Телеграмма опоздала, и Корнилов приехал в Петроград. Он прибыл 10-го августа в сопровождении текинцев; впереди и позади его автомобиля ехали автомобили с пулемётами. Корнилов был встревожен ходившими слухами о его возможной отставке или даже аресте.



В обоих столицах ждали от Корнилова не сговора с Временным правительством, а замены скрытой диктатуры Совета открытой диктатурой Корнилова.



В Москву Корнилов прибыл лишь 15-го августа, на второй день Московского государственного совещания. На вокзале ему была устроена торжественная встреча. На площадь он был вынесен на руках. Собравшийся народ приветствовал его раскатистым "ура". В сопровождении текинцев главковерх проехал к Иверской, где отстоял молебен.



Корнилов знал, что его ожидает министр-председатель, но по окончании службы он вернулся на вокзал, где начался приём делегаций от воинских частей. Керенский в это же время проводил смотр войскам Московского гарнизона.



Чествование Корнилова на следующий день повторилось и в Большом театре. Керенский предложил приветствовать в лице Главковерха
"мужественного руководителя за свободу и родину сражающейся армии".
Во время выступления Корнилова правая часть зала устроила такую овацию, какую не вызывал здесь даже Шаляпин. В секунду редкого затишья Керенский попросил зал
"выслушать первого солдата Временного правительства с долженствующим ему уважением и с уважением ко Временному правительству".
Корнилов мерно и чётко прочитал свою, просмотренную и одобренную Савинковым, "докладную записку", в которой не было ничего неприемлемого для Временного правительства.



Когда Корнилов сообщил о том, что не желавший защищать родину полк, узнав о том, что уже отдан приказ об его истреблении, занял позицию, зал встретил его слова аплодисментами. Керенский потребовал от публики не сопровождать доклада недостойными знаками внимания.

Но вот аплодисменты раздаются в ответ на сообщение самого Керенского о восстановлении смертной казни. Керенский страстно прерывает "недостойные знаки внимания" гневным возгласом:

"Как можно аплодировать, когда вопрос идёт о смерти? Разве вы не понимаете, что в этот час убивается частица человеческой души?"



Противоречивость, непостоянство и несостоятельность Керенского проявляется и в эпизоде с заговорщиками. Начальник политического сыска эсер Миронов доложил Савинкову о заговорщицких планах некоторых левых и правых организаций. Представители Временного правительства ознакомились с представленными документами и решили добиться от Керенского ареста и... (Нет! Совсем не расстрела подозреваемых, как это сделали бы большевики.) всего навсего высылки некоторых подозрительных лиц. После долгих разговоров Керенский согласился с приведёнными доводами. Но на рассвете, когда адъютант Савинкова принёс готовый указ о высылке, Керенский наотрез отказался подписать его. Его снова начали уговаривать подписать указ, но он вскочил со стула и обрушился на Савинкова:
"Нет, не подпишу! Какое мы имеем право, после того как мы годами громили монархию за творящийся в ней произвол, сами почём зря хватать людей и высылать без серьёзных доказательств их виновности. Делайте со мною, что хотите, я не могу".



В речи Керенского на Московском совещании прозвучала и такая фраза:
"Какая мука всё видеть, всё понимать, знать, что надо делать, и сделать этого не сметь!"



Может в этом и кроется причина многих непоследовательных поступков Керенского, которые и привели страну к такому трагическому Октябрю.



(Продолжение следует)