Заговор Шале. Часть II


Ворчалка № 153 от 10.03.2002 г.


   Герцог же Анжуйский уже очень сильно беспокоился о своей безопасности и присматривал себе какое-нибудь надежное убежище в стране или за границей. Шале стал его посредником в переписке с губернатором Меца маркизом де Лавалетом, губернатором Парижа графом де Суассоном и любимцем эрцгерцога маркизом де Леском в Брюсселе. Де Лавалет отказал, де Суассон обещал оказать поддержку, если Гастон немедленно прибудет в Париж, а письмо к де Леску продолжило интригу.
   Тем временем некий Лувиньи поссорился с Шале и послал кардиналу письменный донос, в котором не только сообщал о переписке Шале от имени герцога Анжуйского с де Лавалетом, де Суассоном и де Леском, но и утверждал, что Шале обязался убить короля, а герцог Анжуйский с друзьями обязался при этом стоять у дверей спальни для поддержки. Обвинения против де Лавалета и де Суассона не интересовали кардинала, так как здесь начисто отсутствовала королева. А вот действуя через де Леска можно было попытаться вовлечь в дело испанского короля, брата Анны Австрийской. Тогда дело превращалось из заговора против кардинала в заговор против короля и Франции...
   Чтобы подловить своих врагов кардинал отправил Рошфора (да, того самого Рошфора, с которым так часто дрался д'Артаньян!) в Брюссель под видом капуцина с необходимыми рекомендациями. Рошфор отправился в путь пешком и без денег, в пути он просил милостыню и питался тем, что Бог пошлет. Он так хорошо вжился в свою роль, что в Брюсселе он был принят в монастырь капуцинов, где мог следить за маркизом де Леском, который часто посещал монастырь. Рошфор играл в монастыре роль врага кардинала де Ришелье, рассказывал о нем много дурного и приводил столько неизвестных слушателям фактов, что все, включая де Леска, поддались обману. Через некоторое время де Леск попросил Рошфора отвезти во Францию очень важные письма. Рошфор отказывался, но его уговорили. Какой актер пропадал!
   Настоятель монастыря отпустил Рошфора на воды в Форж, а де Леск просил, чтобы Рошфор сам не возил письма в Париж, ибо это очень опасно. Кому надо сами за ними приедут. Как только Рошфор оказался во Франции, он сразу же сообщил обо всем кардиналу. Кардинал прислал за письмами гонца, который доставил их кардиналу. Там со всех бумаг были сняты копии, а сами письма вернули Рошфору, который продолжал тем временем свой путь в Форж, прибыв в который он дал знать адресату.
   За письмом прибыл некий адвокат Пьер, который с момента получения сигнала от Рошфора уже находился под постоянным наблюдением людей кардинала. Пьер доставил письма Шале, который прочел их и написал какой-то ответ. Какой это был ответ, никто до сих пор не знает, ибо это письмо видели потом только кардинал и король. Судя по дальнейшим обвинениям кардинала, в письме предлагались убийство короля и последующий брак герцога Анжуйского с королевой Анной. Этим, кстати, можно было объяснить и сопротивление Гастона браку с м-ль де Монпансье.
   Узнав о заговоре, король хотел немедленно арестовать Шале, а также отдать под суд королеву и герцога Анжуйского. Однако Ришелье успокоил короля и просил немного обождать, пока заговор дозреет. Дозревание заговора заключалось в том, что кардинал ожидал ответа от короля Испании, которому Шале написал письмо с просьбой заключить договор с недовольным французским дворянством. А это уже была государственная измена! Король согласился отложить свою месть, а пока отправился в путешествие по Бретани, куда за ним последовал весь двор, а с ним и ничего не подозревающий Шале.
   Ответ от испанского короля пришел, когда Шале находился в Нанте. Кардинал нашел такое же средство для прочтения этого письма, как и в случае с письмом от де Леска, и прежде чем оно достигло адресата. В день после получения ответа от испанского короля Шале имел свидания с Анной Австрийской и герцогом Анжуйским, и довольно долго оставался у мадам де Шеврез. Наутро Шале был арестован - король решил, что заговор уже созрел.
   Узнав об аресте Шале, королева и Гастон были обеспокоены. Еще бы, ведь в письме шла речь о призвании испанцев во Францию, а это уже заговор против государства, а тем самым, и против короля, Но они даже и предположить не могли, что их будут обвинять в покушении на жизнь короля. Впрочем, Шале своими необдуманными словами и поступками дал кардиналу повод для таких обвинений.
   Началось следствие по этому делу, а двор, прибывший в Нант для увеселений, впал в уныние, ибо далеко не у всех совесть была чиста. Королева и Гастон совсем пали духом, правда, он подумывал о бегстве, но, видя массовое предательство близких ему людей, так и не нашел, кому бы он смог довериться в таком предприятии. Только мадам де Шеврез сохранила присутствие духа и деятельно искала союзников в борьбе за освобождение заключенного. Союзников ей найти не удалось... Тогда она вызвала в Нант мать Шале.
   Следствие, тем временем, не спеша катилось к неизбежному финалу. Шале признавал подлинность письма от испанского короля, но отвергал копию собственного письма, утверждая, что он писал совсем не то. Также он утверждал, что в письме к де Леску не было ни слова ни об убийстве короля, ни о женитьбе Гастона на Анне Австрийской, которая на восемь лет старше его. А затем Шале и вовсе объявил предъявленные ему письма подделкой людей кардинала.
   Если бы дело было только в Шале, то предъявленных доказательств вполне хватило бы для его казни, но тут были замешаны королева и герцог Анжуйский. И как бы ни был доверчив король, какие бы чувства он ни испытывал к своей жене и своему брату, но даже ему требовались более веские доказательства вины обвиняемых. А король начал сомневаться, так как на него оказывали противоположное влияние некоторые придворные. Секретарь кабинета Тронсон и старший камергер Советер, объясняли королю, что идея женить непокорного Гастона на м-ль де Монпансье является не такой уж удачной, как она казалась вначале. Ведь в этом случае герцог Анжуйский получит поддержку семьи де Гизов и их многочисленных сторонников, а, получив в свое распоряжение огромные богатства невесты, он станет богаче самого короля.
   Все эти события и рассуждения очень беспокоили короля и пагубно сказывались на его здоровье. Видя это, кардинал решил действовать. Однажды вечером он вошел в камеру к Шале и в течение получаса оставался там наедине с ним. Выйдя из тюрьмы, он направился прямо к королю и, несмотря на поздний час, добился, чтобы король его принял. Войдя к королю, он подал ему лист с полными и подробными признаниями Шале. Но Шале признался не только в том, что он в действительности совершил, но он также обвинял королеву и герцога Анжуйского. После прочтения такого ужасного письма, король назвал кардинала своим лучшим и единственным другом, а также назвал ему имена Тронсона и Советера, как своих неудачных советчиков.
   Утром следующего дня весь двор уже знал об ужасных признаниях Шале. Гастон явился к королю и попросил у него позволения отправиться в морское путешествие: он надеялся укрыться в Ла-Рошели. Король любезно его принял, сказал, что не видит никаких препятствий к такому путешествию, но окончательно этот вопрос надо согласовать с кардиналом. Однако у кардинала беседа о морском путешествии быстро заглохла, ибо кардинал показал герцогу Анжуйскому письмо с полным признанием Шале. Герцог прочел письмо, побледнел и полностью капитулировал. Он согласился жениться на м-ль де Монпансье в обмен на личную свободу и увеличение своих земель. Гастон также настаивал на помиловании Шале, но кардинал заявил, что Шале будет осужден. Однако он намекнул, что король может его помиловать. Позднее Гастон утверждал, что кардинал определенно обещал ему, что сохранит жизнь Шале, а кардинал категорически это отрицал.
   Вечером того же дня герцог Анжуйский в присутствии короля, кардинала и королевы-матери подписал признание в том, что граф де Суассон предлагал ему поддержку, что королева в нескольких записках отговаривала его от брака с м-ль де Монпансье, и что савойский посланник аббат Скалья участвовал в этой интриге. О Шале не было сказано ни слова, и успокоенный Гастон покинул Нант.
   Через несколько дней состоялась очень скромная церемония бракосочетания Гастона, который теперь становился герцогом Орлеанским, и м-ль де Монпансье. В брачный контракт Гастон внес пункт о спасении жизни Шале, но король собственноручно его вычеркнул.
   После свадьбы Гастон покинул Нант, а суд продолжил свои прерванные на время свадьбы заседания. Тщетно мать Шале добивалась аудиенции у короля, пыталась письмами смягчить его и добиться отмены сурового приговора. Король только пообещал ей, что смягчит казнь осужденного. Тогда бедная женщина попыталась подкупить обоих нантских палачей. Они отказались освободить Шале, но в день казни оба таинственным образом исчезли из города.
   Шале тем временем отказался от всех своих показаний, утверждая, что он сделал их кардиналу при условии дарования ему жизни. Потом он потребовал очной ставки с Лувиньи, во время которой последний отказался от большей части своих показаний, но все было бесполезно, так как решение о казни Шале было уже принято на самом высоком уровне.
   Палачей в утро казни не нашли, но удалось уговорить выступить в роли палача одного солдата, который был приговорен к смертной казни, пообещав за это сохранить ему жизнь. Перед казнью матери Шале разрешили свидание с сыном. Шале начал плакать, но, увидев твердость матери, успокоился и сказал:
"Я готов".
   Казнь графа де Шале была ужаснейшим зрелищем. Неопытный палач не сумел прикончить свою жертву не только с первого удара, но и с десятого. После двадцатого удара он простонал:
"Иисус! Мария!"
После тридцать второго удара все было кончено. Мадам де Шале подняла руки к небу и произнесла:
"Благодарю тебя, Создатель! Я считала себя только матерью осужденного, но я - мать мученика!"
   По ее просьбе ей было передано для захоронения тело ее сына. Гастон узнал о смерти Шале за карточным столом и невозмутимо продолжил свое занятие. Мадам де Шеврез было велено оставаться в Верже. Королеву вызвали в Совет и прочли ей донос Лувиньи и признание Шале. Ее обвиняли в намерении убить короля и выйти замуж за его брата. Услышав это, королева встала и с презрительной улыбкой произнесла:
"Я мало бы выиграла от перемены!"
Король так до конца жизни и был уверен в том, что Гастон, королева и Шале были в заговоре с целью его убийства. Но только один кардинал Ришелье знал всю правду об этом деле.